>
     А потом была долгая трасса, на которой началась пурга, и водитель, молодой парень, уже через час трудной дороги заскулил... "Сан Сеич, я больше не могу!", и мне пришлось сесть за руль, а Вадим, который был не намного старше водителя, взяв на себя функции штурмана, упрямо требовал остановиться, чтобы очистить лобовое стекло, потому что дворники давно уже не справлялись со сплошной массой снега, забившего видимость. А я не останавливался, потому что знал, что если мы остановимся, то никогда уже сможем тронуться с места, потому что пурга все усиливалась, дорогу занесло так, что ее уже было не различить, а днище машины давно загребало плотный снег. Я понижал и понижал передачи, и вот я уже иду на первой с педалью в пол, а Вадим кричит, что я не туда еду, что это не дорога, а болото. НО ОН НЕ ВИДЕЛ ТОГО, ЧТО ВИДЕЛ Я. Посреди трассы, как осевая линия, тянулась цепочка желтых тюльпанов, именно таких, какие любила Ольга и которые я ей дарил, и эта цепочка надежно не давала мне слететь в кювет.
     Неожиданно Вадим закричал, указывая пальцем в стекло, что впереди на дороге человек. Я тоже видел его - странная фигура в бесформенном плаще с капюшоном стояла посредине цепочки тюльпанов и смотрела на нас леденящим душу взглядом, за ней тюльпанов уже не было. "Тормози! Тормози! Тормози!" - кричал Вадим, а я не тормозил и, влетая в фигуру, в ожидании удара человеческого тела о капот, удара не услышал, фигура растворилась, а цветов стало еще больше, они стали крупнее, свежее и ярче, некоторые из них выворачивали лепестки и тянулись ко мне. Тюльпанов становилось все больше и больше, и вот я уже еду по газону, давя шинами нежные соцветия, и явственно слышу хруст ломающихся стеблей и ощущаю неимоверно пьянящий запах свежесрезанных цветов. В награду нам впереди замаячил огромный желтый тюльпан, это оказался город, с расчищенной уже дорогой, с причудливыми ограждениями тротуаров и красивыми фонарями, свет которых и создавал в мареве снега и тумана иллюзию огромного цветка. Я остановил машину напротив километрового столба с надписью "1037", и, разбудив водителя, заваливаюсь на заднее сиденье и, проваливаясь в небытие под звук мата водителя, отскребающего ножом корку льда с лобового стекла, думаю о ВЕЛИКОЙ ЛЮБВИ, ТОЛЬКО ЧТО СПАСШЕГО ЖИЗНИ ЭТИХ ПАЦАНОВ ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО ОНИ ЕЕ ЕЩЕ НЕ ЗНАЛИ!
     А потом был самолет. Старый, расхлябанный, с винтовыми двигателями и большим полупустым салоном, в котором от силы было шесть пассажиров. Этому "старичку" отродясь не было знакомо слово "стюардесса", а мое место значилось под номером 37. Аэродром не принял самолет из-за обледенения полосы и отправил на восток. А через час загорелся один из двигателей. Загорелся как-то буднично, без взрывов и шума, отблески пламени, как стробоскопические вспышки, мелькали по лицам пассажиров, но не было ни паники, ни взрывов отчаяния, ни женских истерик и ни мужских подвигов, не было всего того, что мы так привыкли видеть в кино. И я опять ощутил себя в нереальности, той самой, в которой когда-то уже я побывал с Ольгой, и в которой я рулил по тюльпанной нити Ариадны, с тем же ощущением свободного полета в неизвестное и полное трагизма будущее, когда абсолютно точно знаешь, что как бы ты не чувствовал себя сейчас счастливым и что бы радостное с тобой сейчас ни происходило, рано или поздно все это кончится и кончится полным и неотвратимым крахом. Пламя то ли потушили, то ли оно само потухло, но запасной аэродром тоже не принял наш самолет, и пилоты, ни кого ни о чем не спрашивая (дверь в кабину пилотов была открыта настежь), приняли решение сажать самолет куда получится, и тот, долго кружа в кромешной тьме, в конце концов плюхнулся на какую-то бетонку, осев в конце пробега на брюхо из-за поломанных шасси. Пилот, что-то бурча себе под нос, вышел и, открыв дверь, выкинул маленький трап наружу. Пассажиры, не торопясь и без суеты, молча и деловито собрали свои разбросанные из-за аварийной посадки вещи, по одному вышли из самолета и, не сговариваясь, отправились к единственному огоньку, мерцавшему в полукилометре от места посадки.
     Как ни странно, огонек оказался конечной остановкой пригородного автобуса, на ней стояла маршрутка с желтым светящимся номером 37, следующая на железнодорожный вокзал. Пассажиры так же молча расселись по местам, маршрутка вылетела на шоссе, и тут наперебой заголосили мобильные телефоны - нас искали. Мой мобильный не умолкал до самого вокзала - это звонили они, женщины, от которых я когда-то "по-английски" ушел и которым позволял себя любить. ИМ НЕ НУЖНО БЫЛО ОТ МЕНЯ НИЧЕГО, ТОЛЬКО ЗНАТЬ, ЖИВ ЛИ Я, и, убедившись, что жив, с искренним облегчением радоваться этому. В билетной кассе вокзала мне почему-то дали билет отдельно от группы и, взглянув на него, я уже не испытал никакого удивления от номера места - опять 37. В купе я ехал в полном одиночестве, разглядывая кем-то оставленный на столике букетик желтых тюльпанов в банке из-под пива. Забившись в противоположный от окна угол, я бездумно разглядывал причудливые ночные тени и проплывающие огоньки станций за пыльным и грязным стекле окна купе. Букет на столике расцвел, из него, как залпы салюта, стали взлетать и оседать на грязном оконном стекле пылающие, обжигающие глаза кипящей желтизной расплавленного золота, фразы... ТЫ ДОЛЖЕН НАУЧИТЬСЯ ЦЕНИТЬ ТО, ЧТО ДАРИТ ТЕБЕ ЖИЗНЬ. ЗНАНИЕ, ЧТО ЛЮБИМЫЙ ЧЕЛОВЕК ЖИВ, ЗДОРОВ И У НЕГО ВСЕ В ПОРЯДКЕ - ЭТО И ЕСТЬ СЧАСТЬЕ, КОТОРОЕ ТЫ ИЩЕШЬ!

Звони скорее! Просто подними трубку и набери номер, всё остальное девушка сделает сама. У нас девушки на любой вкус - блондинки, брюнетки, рыжие, худенькие, полные, ... Скорее утоли свой секуальный голод! Вход »