После этого случая Ирина Васильна еще некоторое время работала в школе, но "дьяволица" устроила против нее настоящую травлю -- с помощью братца из районо была прислана комиссия по разбору "побуждающего учеников к разврату поведения" Ирины Васильны. Дни ее в этой школе были сочтены. Отвергнутый Бетюк на ее уроках вел себя нагло, а в перерывах распускал про нее грязные сплетни. Иван старался не слушать, но однажды, поневоле, все же услышал то, чего стерпеть не смог. Как-то, оставшись на перемене в классе, он оказался сидящим прямо рядом с бетюковской бандой. Видимо, они обсуждали женскую часть учительского состава, потому что кто-то, задев больные струны подлой бетюковской души, одобрительно сказал: "Ирина, она и одевается путем." "Да а хер ли ей! У нее бабки водятся. Она же у офицеров из округа сосет," -- не моргнув глазом, выпалил Бетюк. "Чего-о?..." -- недоверчиво переспросил кто-то. "В рот берет. "Чего-о". "Ла-адно ты, Бетюк,.." -- засомневалось несколько голосов, зная что у Бетюка к Ирине Васильне особый счет. Но Бетюка уже несло: "Чего ты? Я сам слыхал, как мать подружке рассказывала. А уж она в округе работает, про все офицерские дела знает." "И... и как же она берет?" -- нерешительно и недоверчиво спросил кто-то. "Да как? За полтинник, -- лихо объяснил Бетюк, -- Тащи пятьдесят рублей. Она тебе коньячком оботрет -- и за щеку." Этого вытерпеть Иван уже не мог и с криком "врешь, сука!" бросился на Бетюка. Тогда он первый раз в жизни вслух произнес "сука". Не ожидавший нападения Бетюк упал и Ваня с наслаждением врезал несколько раз по его гнусной физиономии, причинив видимый ущерб. Но Бетюк был сильнее и опытнее. Он быстро опомнился, сбросил Ивана, вскочил и, глядя на него со злобным удовлетворением, как бы поняв, наконец-то, кто же его заклятый враг, процедил: "Женишок, бля... А я все смотрел на тебя и думал, чем же ты мне не нравишься. Ты что же, щенок, на меня, на Бетюка, письку дрочишь?" И он начал бить Ивана, но не безумно и страстно, как Иван, а методично и расчетливо, не оставляя следов: сбил с ног и бил пинками в живот и по почкам. Иван закрывался, как мог, но все же ему досталось крепко.
     Следующим уроком, к ваниному несчастью, была математика. "Дьяволица" звериным своим чутьем сразу почуяла неладное, тем более, что Бетюк не скрывал свое разукрашенное мурло, а, напротив, сидел, придав ему несчастное выражение. "Что здесь произошло? Я хочу знать, что здесь произошло?" -- хриплой злобной скороговоркой спросила она, вползая в класс и мгновенно увидев разукрашенное бетюковское мурло. Ее нос напряженно нюхал пыльный воздух классной комнаты, а глубокие глазки с беспокойной злобой шарили по лицам. "Дьяволица," -- с отвращением подумал Иван, и в этот момент сатанинский нос безошибочно остановился на нем. "Ты? -- и, не дожидаясь ответа, обратилась, тревожным, полным заботы, голосом к Бетюку, -- Это он, Виктор?" Бетюк замялся, не желая выглядеть стукачом в глазах класса. "Это он? Я хочу знать!" -- настаивала обезумевшая Вера Иванна. Иван встал и сказал твердо: "Да, это я." "Ты?.. Ты! Я всегда знала, -- с таким же злобным удовлетворением, как и Бетюк, зашипела дьяволица, -- Я знала... Развела здесь Ирина Васильна... Чтоб родители были здесь завтра ровно в семь." "Хорошо," -- тихо ответил Иван и сел, морщась от дикой боли в пояснице.
     В общем, так иванова жизнь превратилась в кошмар. Бетюк натравил на него Наума. Оба они прознали про судимость иванова отца и дразнили его теперь "хмырем". Поджидая его после уроков возле школы, орали: "Хмырь! Наши братаны и паханы -- воры законные. А твой -- хмырь, взяточник." В один из черных дней той его жизни, в конце ноября, на урок литературы пришла не Ирина Васильна, а пожилая усталая женщина и уныло объявила, что она их новый учитель русского и литературы. С одной стороны, Иван испытал облегчение -- ему невыносимы были издевательства Бетюка над Ириной Васильной. Но, с другой стороны, уйти так -- не простившись?.. В отчаянии Иван подглядел адрес Ирины Васильны в школьном журнале и после уроков отправился к ней. С дико бьющимся сердцем он подошел к ее дому на Первомайской и в нерешительности остановился у подъезда. Подошедшая старая бабка в оренбургском платке осведомилась с вежливым любопытством: "Тебе кого, сынок?" "Ирину Васильну," -- машинально ответил Иван, тут же испугавшись, что открыл самую страшную свою тайну какой-то случайной бабке.
     "А-а, Ирину Васильну, -- залебезила бабка, -- Это здесь, здесь, на третьем этажу." "Спасибо," -- вежливо поблагодарил Иван и, полуживой от волнения, не глядя, шагнул к подъезду. Нога его подвернулась на подмерзшей слякоти, и Иван, ломая тонкий лед, грохнулся в грязную лужу возле подъезда, чувствуя, как ледяная вода мгновненно пропитывает его штаны и вязаные варежки. Он встал -- вид его был плачевным. Но отступать он не мог. Дрожа от холода и волнения, оставляя за собой мокрый след, Иван поднялся на третий этаж и позвонил. За обитой дерматином дверью послышались шаги, и Иван вдруг понял, что это -- ЕЕ шаги. У него остановилось дыхание. Дверь открылась -- она стояла перед ним в длинном зеленом халате, повторявшем каждый, даже самый тайный, изгиб ее большого тела. "Ваня?" -- удивленно вскрикнула она так, что эхо отдалось в пропахших запахом многих кухонь пустотах подъезда. "И... Ирина Васильна,.." -- заикаясь и обмирая, прошептал он, чувствуя, что теряет сознание. Она быстро втащила его внутрь двухкомнатной "хрущевки", включила в прихожей свет и испуганно запричитала: "Ваня... Ванечка... Да что же это с тобой? Что случилось, Боже ж ты мой?"
     "Нет, это ничего... Я .. Я упал просто... Я к вам шел и упал," -- как в бреду, быстро говорил ей Иван. "Ваня, да ты мокрый весь, ледяной, -- оглядев его как следует, вскрикнула Ирина Васильна, -- Ну-ка, давай раздеваться быстро!" "К-как раздеваться?" -- обомлел Ваня. "Совсем раздеваться, -- вскричала встревоженно Ирина Васильна, стаскивая с него мокрую одежду, -- Ты же воспаление легких получишь!" Она стащила с него куртку , рукавицы и ботинки и, схватив за руку, потащила в спальню: "Идем сюда. Здесь тепло. Сейчас я раздену тебя и уложу." В спальне всей мебели было большая деревянная кровать и трюмо с тумбочкой, но комната была маленькая, и немногая эта мебель заполняла ее всю. Неяркий ночник придавал обстановке особый уют. Ирина Васильна стащила с него кофту и рубашку и начала расстегивать брюки. Иван увидел в зеркале себя, по пояс голого, и со спины -- склоненную перед ним Ирину Васильну -- зеленый халат плотно обтягивал ее гладкую спину и, показавшиеся Ивану прекрасно-огромными, ягодицы. Все происходящее было столь невероятным, что казалось Ивану сном. В следующее мгновение зеркало отразило его совершенно голым стоящим перед Ириной Васильной.
     "Ой!" -- вскрикнул он в ужасе и, как стыдливая Венера, прикрылся ладошкой. Ирина Васильна рассмеялась и легонько хлопнула его по круглой юношеской ягодице: "Быстро под одеяло." Иван нырнул в мягкое недро постели, натянул на себя толстое ватное одеяло, но продолжал трястись крупной дрожью, то ли от холода, то ли от волнения. "Ой, да ты дрожишь, весь, -- испугалась Ирина Васильна, и озабоченно сказала сама себе -- Надо что-то придумать." Она убежала куда-то и тут же вернулась с бутылкой и полотенцем. "Сейчас разотру тебя," -- сказала она,ставя бутылку на тумбочку. Иван скосил глаза. На этикетке он различил пять золотых звездочек и слово "коньяк". "Коньячком протрет - и за щеку," -- промелькнуло, помимо воли, у него в голове. "Ну, давай," -- Ирина Васильна попыталась стащить с него одеяло, но Иван затрясся еще сильнее: "Ой, холодно!" "Ну, что же делать с тобой? Сляжешь ведь, -- сокрушенно сказала Ирина Васильна и решительно добавила, -- Знаешь что, давай-ка сначала внутрь немного, а потом я тебя разотру. Ты коньяк пробовал когда-нибудь?" "Н-нет," -- дрожа, ответил Иван. "Ну, ничего страшного. Это же как лекарство. Подожди, хоть лимончика принесу."

     Ирина Васильна принесла на тарелочке нарезанный лимон, налила ему четверть стакана и приказала: "Пей." Иван взял стакан в руки и потянул носом. Запах был густой и терпкий -- приятный, и он залпом опрокинул в себя содержимое. Коньяк обжег ему горло, и перехватило дыхание. Он закашлялся, и Ирина Васильна тут же сунула ему ломтик лимона: "На, на, заешь скорей." Он стал жевать лимон, и сразу полегчало. Через мгновение он почувствовал, как тепло разливается по всему его телу. Дрожь прошла, а вместе с ней прошли страх и волнение. Голова приятно кружилась, стало легко и беззаботно. "А вы, Ирина Васильна?" -- спросил он ее. "Что "я", Ванечка? " -- не поняла она. "Вы тоже выпейте," -- сказал он, глядя на нее в упор. Она смутилась под его взглядом: "Да, Ванечка? Наверное, ты прав. И я с тобой выпью. За твое, Ванечка, здоровье." Она налила себе полстакана золотистой жидкости и выпила, морщась и поводя плечами. По тому, как просто Ирина Васильна это сделала, Иван заключил, что делала она это не в первый раз. Разогретый коньяком, Иван немного откинул одеяло, повернул голову и увидел на тумбочке перед трюмо небольшую фотографию в деревянной лакированной рамке: бравый военный в летной форме улыбался кому-то, щурясь от солнца.
     "Муж, -- односложно сказала Ирина Васильна, перехватив его взгляд, и со вздохом прибавила, -- Покойный. Разбился. Уж два года, как... Он моложе меня намного был -- мальчишка совсем. В неполные тридцать, Ванечка, вдовой я осталась. И детишек не нажили. Все откладывали..." Ваня заметил, как опустились уголки ее большого красивого рта, образуя горькие складки. Его накрыла волна любви и жалости к этой -- такой красивой и такой несчастной -- женщине. Он погладил ладонью ее полную круглую руку, лежащую на одеяле: "Вы... вы хорошая такая, Ирина Васильна. Самая-самая лучшая! Зачем вы уходите?" Она погладила его по волосам: "Поверь, Ванечка, не хочется мне от вас уходить, да, видишь, жизнь какая жестокая. Один злой заведется, и десять добрых не помогут. Добрые, Ванечка, всегда страдают. Вот и ты -- добрый мальчик, потому и непросто тебе. Храни тебя Бог, Ванечка." Иван никогда не слышал, чтобы учителя говорили так -- поминая Бога. "Ирина Васильна," -- прошептал он горячо и приподнялся, подавшись к ней. Она взяла его за плечи, уложила опять и, склонившись, поцеловала в лоб. Он почувствовал, как ее большие груди, качнувшись под тонким халатом, коснулись его обнаженной груди.
     У Вани перехватило дыхание. Непонятное желание -- желание быть близко-близко к Ирине Васильне -- томило его. Но она выпрямилась и сказала уже другим голосом -- бодрым и решительным: "А теперь -- терпи. Растирать тебя буду. А то, не ровен час, разболеешься." Она смочила коньяком край полотенца и откинула с него одеяло. Иван от стыда зажмурил глаза и лежал, плотно сомкнув ноги и вытянув руки вдоль тела. Он не видел каким -- полным нежности и желания -- потемневшим взглядом она смотрела на его гладкое, юношеское уже почти, тело и красивое запрокинутое лицо с опущенными пушистыми ресницами. Он только, замирая, услышал ее глубокий глухой шепот: "Какой ты красивый, Ванечка." В следующий миг он почувствовал на своей груди ее руки и смоченное коньяком полотенце. Он вздрогнул -- полотенце было шершавым и неприятно-холодным. "Потерпи, Ванечка, -- тихо и нежно сказала ему Ирина Васильна, -- Сейчас тепло станет." И в самом деле, через минуту, растираемый сильными и нежными женскими руками, Ваня почувствовал тепло. Ему было несказанно приятно, от коньяка голова слегка кружилась, и, расслабившись, он отдался во власть этих рук.
     Потом он почувствовал, как горячие руки Ирины Васильны опустились ниже и стали гладить его живот, и он услышал ее тихий, чуть дрожащий, голос: "Какой ты гладкий, Ванечка." От блаженства стало щекотно и пусто в низу живота. Иван открыл глаза и увидел близко-близко над собой ее красивое и показавшееся бесконечно родным лицо. Она смотрела на него так, как никто никогда на него раньше не смотрел. От этого взгляда Ване захотелось обнять ее и поцеловать, и он потянулся к ней, простонав: "Ири-ина Васи-ильна..." "Что? Что, родной?" -- шепотом спросила она. "Я... Я люблю вас, Ирина Васильна! Люблю вас," -- не помня себя, шептал он, чувствуя, как напрягается у него под животом между ног. "Что ты, Ванечка, успокойся," -- прерывисто шептала Ирина Васильна, продолжая гладит его живот. Он потянулся к ней руками, пытаясь обнять.
     Рука запуталась в пояске зеленого халата, он дернул руку, поясок развязался, освобождая полы халата, и он, почти теряя сознание, увидел тяжелые белые-белые груди, впадину пупка и черный треугольник лобка. Она тихо ахнула. "Ирина Васильна, -- томимый непонятным, но непреодолимым желанием, как в бреду шептал он, -- Я люблю вас, Ирина Васильна. Я умру, умру, если вы уйдете." Иван рванулся к ней, и, обняв под халатом ее ягодицы, ткнулся лицом в пышный упругий живот: "Я умру, умру без вас. Сделайте что-нибудь. Я умру..." Она взяла его голову горячими сильными руками, отстранила от себя и, склонившись, поцеловала в губы. Потом, распрямившись, скинула халат и легла рядом с ним. Кровать осела под ее тяжестью, и Иван, скатившись, ткнулся в ее молочно благоуханный бок.
     В следующий миг она, повернувшись к нему, крепко-крепко обняла, и он утонул в ароматной пышности ее тела, объявшей его плотно со всех сторон. Потом он почувствовал, как что-то сильными горячими толчками изливается из него, причиняя нечеловеческое, не испытанное доселе блаженство. Не помня себя, он закричал и тут же затих в ее горячих объятиях от неземного, вдруг снизошедшего на него, покоя, в котором не существовало ни Бетюка, ни Наума, ни "дьяволицы", ни сидевшего отца, ни даже бабушки с матерью, а только обымавшая и как бы поглощавшая его упругая душистая мягкость ее бесконечного тела. И, объятый этим телом, Иван уснул.
     Он очнулся от того, что его трясут за плечо. Иван открыл глаза и не сразу понял, где он. Потом увидел склоненное над ним заплаканное лицо Ирины Васильны, вспомнил все и, охваченный великой благодарностью и любовью к этой взрослой женщине, тревожно спросил: "Вы... Вы плачете, Ирина Васильна?" "Да, Ванечка, плачу, -- грустно ответила она, сидя на кровати рядом с ним и гладя его по волосам, -- Совратила я тебя, старая грешница." Резко сев, Иван заговорил быстро и горячо: "Нет, не говорите так! Не говорите слова эти дурацкие! Вы... Ирина Васильна, мне так плохо было до того, как я к вам пришел. А вы... Вы так хорошо мне сделали, Ирина Васильна! Вы... да вы спасли меня просто... Я... Ирина Васильна, я никогда, никогда в жизни этого не забуду!" И не в силах сдержаться, он разревелся, ткнувшись лицом в зеленый ее халат. Она подождала, пока он успокоился, и сказала серьезно и грустно: "Какой ты, Ванечка... Мальчик совсем, а -- настоящий мужчина. Кабы быть мне ровесницей твоей... Дай только Бог счастья тебе, родной мой."

Звони скорее! Просто подними трубку и набери номер, всё остальное девушка сделает сама. У нас девушки на любой вкус - блондинки, брюнетки, рыжие, худенькие, полные, ... Скорее утоли свой секуальный голод! Вход »