Я наблюдал за "своей подопечной" не дыша. Она уже почти закончила и не заботилась о том, куда упадут последние капли. Как и многие женщины, которые долго терпели перед тем как попасть в туалет, она прерывисто выталкивала из себя последние струи, сокращая мышцы вокруг уретры и ануса.
     Тут она подняла голову, и наши глаза встретились. То, что в туалете находится маленький мальчик, её вряд ли удивило. Но тот интерес, с которым я наблюдал за тем, что она делает, не остался незамеченным. Женщина с досадой, как мне показалось, отвела от меня глаза, левой рукой нервно схватилась за передний край трусов, правой же она прижала скомканное платье к спине и пару раз энергично присела, чтобы избавиться от последних капель. У неё не было бумаги, чтобы подтереться. Капель я не увидел, но мельком заметил черные волосы между ног. Они были менее густые, чем у "злой" воспитательницы и с этого ракурса обладали почти правильной треугольной формой. Очевидно, отдыхая на Юге, она подравнивала волосы на лобке.
     После того, как относительная чистота между ног была достигнута, женщина поспешно привстала, сильно наклонив вперед тело, так, что я увидел её грудь, закрытую глубоким купальником. Трусы в одно мгновение были водворены на место. После этого она выпрямилась и опустила, а затем аккуратно одернула платье. Мне запомнился последний неприветливый взгляд, которым она одарила меня, выходя из кабинки. Он отчетливо говорил о том, что она правильно меня поняла. Несмотря на свои пять лет, я нарушил таинство священного ритуала женского мочеиспускания. С этого момента я отчетливо понял, почему общественные туалеты разделяются на женский и мужской.
     Спортивные сборы
     Шли годы. Очевидно, были и другие менее запомнившиеся мне свидетельства проявления женской индивидуальности. Через пару лет меня перестали пускать в женский туалет, а чувства раннего детства подзабылись и притупились.
     Следующее воспоминание относится уже к более старшему возрасту. Я учился в седьмом классе и занимался спортом - греблей. Во время весенних каникул все гребцы выезжали на сборы в Голую Пристань - небольшой островной поселок недалеко от Херсона. На этой самой Голой Пристани мы жили в домах местных жителей, у которых наша спортивная база снимала площадь. Как правило, мы жили по двое-трое, плюс, конечно, хозяева.
     В единственном большом доме поселились девчонки - гребчихи со своей тренершей - Барковой. Их там жило человек восемь.
     Подъем был в семь часов утра, и сразу после отправления естественных потребностей, мы обязаны были топать к дому Барковой на построение перед первой утренней тренировкой. Как правило, никто не опаздывал - все собирались вместе довольно ровно.
     Именно на это время пришелся весенний перевод часов. Шел 82-й год - этот перевод часов осуществлялся чуть ли не в первый раз и наши тренеры, разумеется, напутали со временем - перевод часов был делом новым. В результате, нашего тренера и ещё пару-тройку ребят в других домах разбудили хозяева. Многие же, в том числе и девицы, позорно проспали.
     Было туманное утро ранней весны. Прохладно. На полянке, на которой обычно собирались на утреннюю поверку, топтались несколько человек. Люди постепенно подтягивались. Время безнадежно приближалось к середине тренировки.
     Надо сказать, что упомянутая мною полянка общего сбора располагалась как раз за огородом большого дома, в котором жили гребчихи. Дальний угол огорода этого дома, который упирался в нашу полянку, венчал деревенский туалет типа "сортир". Именно в нем наша женская половина справляла малую и большую нужду.
     За пять минут до этого наш тренер побежал в большой дом и разбудил Баркову, а та, в свою очередь, разбудила своих подопечных. Эти девицы были старше меня кто на два, а кто и на три года. Таким образом, они учились в девятых- десятых классах. Вообще, на этих сборах я был самым младшим.
     Мы с Лехманом - моим напарником стояли, облокотившись на забор, и тихо досыпали ранний подъем. Вплотную к забору, спиной к нам в этом месте располагался упомянутый сортир.
     В это время женская часть сборов начала появляться на улице. Тогда мы все одевались одинаково, вернее, нас всех одевала спортивная база. Стандартный темно-синий спортивный костюм и двухцветная болоньевая куртка - предмет гордости всех разрядников.
     На крыльце большого дома появилась стайка девиц. От них отделилась одна и направилась по тропинке мимо грядок в туалет. Конечно! Они же только что проснулись и не выйдут на построение не отлив. Причем каждая. Мы с Лехманом тихо оживились.
     Реальность превзошла все ожидания. Первая девица почесываясь подошла к туалету. Звукоизоляция у этой деревянной коробки была никакая. Всё было построено в одну доску.
     Гребчиха заперла дверь изнутри на крючок. Потом раздался громкий шелест задираемой вверх болоньевой штормовки и менее отчетливый шорох спускаемых вниз спортивных штанов и трусов. Далее последовали несколько мгновений тишины, которая в один момент была разорвана форсированным шумом утренней девичьей струи. Под туалетом располагалась выгребная яма. Выкопано было метра на полтора. До уровня дерьма от очка в туалете было не менее метра. По звуку, раздававшемуся из туалета, создавалось впечатление крупного фонтана, который включили в полуметре от нас. Шум складывался из двух отчетливых частей: свист и шипение, которое раздавалось непосредственно за дверью туалета - так звучал мощный поток мочи, вырываясь из уретры спортсменки. Второй источник шума находился на метр ниже того уровня, на котором располагалась задница девчонки. В этом месте утренний фонтан достигал уровня дерьма, пенясь и разбиваясь на сотни брызг.
      Впечатление было поистине захватывающее. Мы с Лехманом просто онемели. Ни у него, ни у меня не было сил даже обсудить происходящее.
     В это время ручей в туалете начал ослабевать и, постепенно, сошел на нет. Ещё покапав пару секунд, девица на мгновение затихла, вероятно, для того, чтобы удостовериться в том, что она отдала сортиру всё содержимое своего мочевого пузыря.
     После этого шорохи водворяемой на место одежды повторились в обратной последовательности. Сначала еле слышно прошелестели трусики и спортивные штаны, затем с громким шорохом на место была возвращена штормовка. Щелчок крючка на двери нужника, и девица с чувством утреннего удовлетворения покидает маленький деревянный домик.
     В это время к туалету уже подходила следующая спортсменка. Все предварительные звуки повторились в поразительно похожей последовательности.
     Сначала в туалете было сделано несколько шагов - девица развернулась спиной к очку, а, следовательно, и к нам, потом шорох верхней и нижней одежды, короткое прицеливание и собирание с мыслями, и новый мощный ручей. Таким образом, мы стали свидетелями пяти или шести утренних женских моционов.
     Девицы, похоже, спросонья не очень соображали, что их могут слышать стоящие рядом коллеги противоположного пола и мочились на свой обычный манер, то есть в полную силу, ничем не сдерживаемой струей - кому как позволяла ширина их женских пипок.
     Звуки от раза к разу варьировались. Двух одинаковых не было. Все-таки женское мочеиспускание очень индивидуальный процесс. Кто-то писал, издавая уретрой хорошо различимый характерный женский свист, у кого-то моча текла широкой свободной струей, кто-то мочился таким потоком, что напоминал пожарный насос или лошадь. Единственное, что объединяло каждое посещение туалета, был неизменно мощный напор и большая продолжительность мочеиспускания (каждая мочилась не менее пол-минуты - сорока секунд).

     Все это действо продолжало около пятнадцати минут. К этому времени к нам уже подошли старшие ребята и присоединились к нашему развлечению. Они послушали недолго и, заметив, что к туалету направляется сама Баркова - женский тренер, как бы шутя, отогнали нас от туалета.
     Одноклассницы
     Я учился в десятом, последнем в школе тех лет, классе. Во время зимних каникул мы поехали с классом в Прибалтику. Все переезды осуществлялись на автобусе. Расстояния при этом покрывались значительные. После каждого длительного перегона во время остановок мы спешили воспользоваться ближайшим туалетом.
     Во время одной из остановок мы оказались на крохотной площади маленького населенного пункта. Это было транзитное место, что-то вроде автобусного вокзала. В углу площади располагался туалет на три очка - два в женской и одно в мужской части.
     Я не очень хотел в туалет и поэтому забежал в ближайший магазинчик - в то время в Прибалтике продавалась масса вещей, которых в Ленинграде было не купить. Выйдя из магазина, я, все-таки решил зайти в туалет - предстоял не близкий путь.
     У женской двери ещё толпилось несколько женщин и, среди них, мои одноклассницы. В кабинке с буквой "М" было свободно. Я зашел в туалет без всякой задней мысли.
     Конструкция туалета была такова, что все три очка в полу располагались в один ряд на одинаково расстоянии. При этом женская и мужская часть туалета были разделены тоненькой фанерной перегородкой. Перегородка была густо расписана нецензурщиной. В полуметре от пола перегородка была аккуратно проковыряна, по всей видимости, ножом. Отверстий было несколько, каждое в большой палец в диаметре.
     В туалете было тихо. За тонкой перегородкой, находились две взрослые женщины. Обе они уже пописали. Одна из них, закончив процесс немного раньше, ждала другую, которая, в это время тщательно упаковывалась в зимнюю одежду. Женщины негромко разговаривали.
     В это время я уже собирался уйти из туалета. Однако, женщины за стенкой тоже, наконец, направились на выход. За перегородкой произошла быстрая смена караула. В женское отделение ввалились шумной парой мои одноклассницы.
     Я учился с ними вместе два года, и мы платонически дружили. Они же были ближайшими подругами. В то время я был безответно влюблен в одну из них. Как это бывает в шестнадцать лет, я её боготворил. Она представлялась мне божеством, лишенным плотских слабостей и позывов. Я допускал, что время от времени она посещает туалет, но гнал от себя мысли об этом. Подобные фантазии могли омрачить её божественный образ, а я этого не хотел. В этот раз, я почему-то решил задержаться в туалете. Возможно, потому, что был в кабинке один, и, уже сделав свои дела, мог сохранять полную тишину.
     Короче, я решил послушать, что будет происходить за перегородкой. Девицы были подстать одна другой - обе рослые, стройные, симпатичные. Они оживленно о чем-то беседовали. Говорили громко. Разговор иногда прерывался дружным хохотом. Одновременно они обе копошились в своей одежде - обе были одеты в шубы. За перегородкой слышался негромкий топот их зимних сапог - одноклассницы занимали боевое положение.
     Неожиданно, в их оживленную беседу вплелся громкий шум, как будто-то кто-то открыл водяной кран на полную мощность. Я не сразу понял, что происходит, но через мгновение до меня доперло, что одна из моих соседок уже заголила заветное отверстие и приступила к долгожданному акту справления малой нужды.
     Одновременно, я по достоинству оценил конструкцию этого деревенского туалета. Дело в том, что мужское и женское отделения имели общий резервуар с экскрементами. Если визуально мы были разделены, то акустически, мы как бы находились в одном помещении и я слышал ровно то же, что и невольные участницы этого происшествия. Более того, так как отверстия в полу находились всего лишь в полуметре друг от друга, я отчетливо видел следы струи на поверхности содержимого резервуара.
     С первых же секунд по поверхности жидкости, которая виднелась в моей части туалета, пошла заметная рябь. Кроме того, слева, со стороны перегородки вылетали сотни мелких брызг. Казалось кто-то балуясь стреляет из водяного пистолета. Кроме того, в туалете было холодно, и я увидел легкий парок, который поднимался от горячей женской мочи.
     Я остолбенел, сердце бухало в груди. Я пытался представить себе, как же надо хотеть в туалет, чтобы извергать из себя такой поток. Тогда я ещё не воспринимал себя, а также своих сверстников и сверстниц взрослыми. Мы были подростками, а, следовательно, должны были отличаться от взрослых людей. В памяти неожиданно всплыли ассоциации далекого детства, я вспомнил "злую" воспитательницу и женщину в пляжном туалете.
     Ошеломляющий фонтан за тонкой перегородкой, автором которого была моя одноклассница, по мощи был сравним только с тем, что продемонстрировали уже упомянутые ранее достойные женщины из моего детства. Но те женщины были взрослыми, и так остались в моей памяти представителями непостижимого на тот момент мира взрослых людей, в котором высокие, чистые, изящные, самостоятельные и надменные женщины присев на корточки, неожиданно могут исторгнуть из себя лошадиную струю полупрозрачной пенящейся мочи, сопровождая это действо ошеломляющим свистом и шипением своих мочеточников. В голове крутилась мысль о том, что, мой идеал, моя любовь, не может так вульгарно по-коровьи ссать. Значит, это мочится её подружка.
     Через десять секунд все сомнения на этот счет были развеяны напрочь. К первому потоку присоединился второй. По мощи он ни в чем не уступал. Главным отличием был пронзительный свист, и примешивающееся к нему шипение, которым сопровождалось это мочеиспускание. По поверхности мочи, видимой в очке, пошли уже настоящие волны.
     Оживленный разговор, который вели подруги, при этом не прерывался ни на секунду. Я хорошо слышал слова произносимые одноклассницами, но практически не понимал их смысла. Единственное, что я понимал из их разговора, это то, что их болтовня совершенно не касалась того, что они в данный момент делали. То есть титанический поток, непрерывно и беззастенчиво исторгавшихся из их девственных писек, был для них чем-то обыденным, само собой разумеющимся, повторяющимся не первый раз. Они были давними подругами и совсем не стеснялись друг друга и производимого каждой шума:

Звони скорее! Просто подними трубку и набери номер, всё остальное девушка сделает сама. У нас девушки на любой вкус - блондинки, брюнетки, рыжие, худенькие, полные, ... Скорее утоли свой секуальный голод! Вход »