Причина же, по которой по лицу Петра пробежала тень гримасы боли, была ужасно простой: от нежных прикосновений пальчиков Вайле, его детородный орган пришел в возбуждение и занял такое неловкое положение в брюках, от которого его владельцу было немножко больно, однако ни ёрзания на стуле, ни напряжения самого члена, не смогли заставить принять его должное положение, а поправить "негодника" рукой казалось ему неприличным.
     Еще до ужина друзья приняли решение, что Вайле останется ночевать в комнате Алексей, а тот, вместе с Петром, отправится в общежитие в части. Но хозяйка, работающая во второю смену, пока что не вернулась домой, а предупредить ее было просто необходимо.
     За окном уже сгустились сумерки, и Вайле попросила Петра проводить её на улицу. Выйдя из дому она не упустила возможности сразу же поцеловать своего любимого и крепко обхватить рукой через ткань брюк его гордость.
     - Дорогой, что случилось?
     Услышав произнесенный ей на ухо ответ, она не могла не рассмеяться, да так звонко, что сразу же заставила протрезветь оставшегося в доме Алексея.
     Показав "домик", Пётр вернулся в комнату и, заглянув через порог, сказал:
     - Мы пройдемся немного, хорошо?
     - Вы там давайте, недолго... скоро хозяйка прийдет. В часть пора, а то поздно. Завтра будет много работы.
     - Хорошо.
     Пётр и Вайле пошли по улице в направлении речки. Было уже совсем темно, и только в редких домах горел свет. Сентябрь близился к концу, жители выкопали картошку и запах картофельной ботвы заглушал все остальные, и даже шедший весь день дождь не смог его перебить. Сейчас с неба ничего не капало, свежеющий ветерок разогнал тучи, сквозь которые проглядывали звёзды. На высоком берегу реки, почти что сразу за околицей, шумели сосны, а ниже, у самой воды, мальчишки жгли костёр, и снопы искр взметались вверх на многие метры.
     И, хотя костёр был далеко, но свет от него временами освещал тусклым красным светом лицо Вайле, её фигуру, спрятавшуюся за сосной и зачарованно смотревшей на него.
     О чем она думала?
     Пётр подошел к ней сзади, взял в свои руки ее груди, крепко прижал и стал целовать ее в шею. Руки девушки не отпускали сосну, казалось они еще сильнее сжали кору дерева, и только ее попка настойчиво тёрлась об Петра. Он не стал долго ждать, задрал юбку, стянул трусики, дернул свою ширинку, оторвав несколько пуговиц, и почти что со всего размаха вошел в лоно Вайле, приятно ощущая, как она ждала его...
     Пётр и Вайле отсутствовали всего полчаса и вернулись счастливые и немного уставшие вместе с хозяйкой, которую встретили у калитки. Обо всем с ней договорившись, Алексей и Пётр отправились в часть.
     Оставшись наедине с хозяйкой, женщиной лет сорок пяти, Вайле сразу нашла с ней общий язык, взяв тон не юной девушки, а молодой женщины на равных разговаривавшей со своей старшей подругой. А та, поначалу опешившая от такого вольного с ней обращения, уже через несколько минут забыла об этом, увлеченная беседой с её нежданной постоялицей. Ей было интересно слушать собеседницу, она завидовала её внутренней свободе, про себя сравнивала Вайле со своей молодостью, и воспоминания тех далеких дней оживали, вызывая всполохи старых переживаний.
     Они вместе быстро сделали дела по дому, хозяйка дала Вайле свежее бельё и отправилась спать. Но сон не шел, и до полуночи перед её глазами чередой шли образы, как ей сейчас казалось, не совсем удачной юности, от каких-то воспоминаний ей становилось стыдно, и она, зажмурив глаза и натягивая на лицо одеяло, пытаясь их прогнать, другие, наоборот, старательно прокручивала в своей памяти, и мелкие детали, давно утраченные её сознанием, вновь радовали, возвращая минуты счастья. Да и те, неприятные моменты, все равно, по-своему, радовали.
     Вайле заснула почти сразу. Ей не снилось ничего. Она ждала утро, ждала встречу со своим любимым, зная, что он сможет придти к ней только вечером.
     
     Через три дня, с помощью хозяйки Алексея, Вайле удалось снять комнату неподалёку у ее знакомой по работе. Они обе работали в вечернюю смену и считали, что лишний глаз присматривающий за домом не повредит.
     Вайле хотела устроить небольшое торжество, приготовила праздничный ужин, Пётр обещал придти пораньше, до Алексея, чтобы они могли остаться наедине, но забежал после обеда лишь на минутку, поцеловал её и уехал на завод за новым самолётом. Грустно и обидно. Нет, она понимала, что это его работа, что Пётр не совсем волен распоряжаться своей судьбой и его свободное время зависит от воли множества других людей, его командиров, её не так волновало и расстраивало отсутствие физической близости. Но почему именно сегодня?! Она хотела его, ждала и надеялась. Хотела испытать оргазм получая многочисленные ласки Петра, хотела своими ласками доставить ему неземное удовольствие, но самым главным было то, что Вайле просто хотела, чтобы Пётр был рядом, чтобы можно было видеть его, занимаясь ли хозяйством, или ничего не делая, касаться его проходя мимо, теребить его волосы, проводить ладошкой по его гладко выбритой щеке, или щекотать его щетину. В этом её желании было что-то собственническое, она понимала, что это не правильно и нереально, но она хотела этого всем сердцем и ничего не могла с собой поделать. Он должен принадлежать только ей, и только она должна распоряжаться им, его временем и поступками. И любить его.
     И вот, вместо всего этого, ей пришлось накрывать стол для одного Алексея. Вдвоем они не торопясь поели, выпили по бокалу красного вина и долго беседовали о чем ни попадя. Нет, он не был ей противен. Он был могуч, статен, красив и умел поддержать беседу. Несомненно, внешне Алексей был симпатичней Петра, он должен был больше нравиться женщинам, знал это и пользовался своим преимуществом, но он не был её мужчиной. Не он ввалился голым, грязным и уставшим к ней в баню, а если бы и ввалился, то это никак бы не помогло ему. Алексей был черезчур уверенным в себе, чтобы возникнувшее в тяжёлую для него минуту чувство сострадания к нему могло бы потом вызвать любовь.
     Напротив, Пётр отдавал грубоватой силой, неповоротливый, несколько простоватый и вместе с тем застенчивый, нерешающийся первым сделать шаг навстречу. Она бы никогда не могла представить его просящего о помощи, если бы своими глазами не видела его, если бы своими руками не мыла и не согревала его измозженное тело. Почему она не обняла его сразу там, в бане, не прижалась к его телу своим, согревая его? Только сильный может попросить о помощи, только слабый может ее предложить. Ей было приятно быть слабой в сильных руках Петра.
     Во время своих предыдущих увлечений Вайле тоже получала удовольствие от интимных встреч, принимала ласки и ласкала сама, но, когда она, вместе со своим парнем шла по городу, то его присутствие не мешало ей смотреть на других мужчин и желать наиболее приглянувшегося. Нет, она не стремилась изменить, она любила своего избранника, но это не мешало ей хотеть других. А Пётр, появившийся в её жизни всего неделю назад, полностью лишил её этого "хотения". И Вайле не могла объяснить себе, почему это так. Ласки, поцелуи, близость - всё это было и раньше. И получаемое наслаждение было таким же как и прежде, но... как это сказать ... может просто Пётр был другим. Её Петром, и ни чьим более. И она была только его, и больше всего на свете хотела, чтобы это было именно так.
     

     Завод, на который Петр поехал за новым самолетом, находился на юге Украины, и ему пришлось добираться до него целый день. Он всегда воспринимал командировки, как перемену обстановки, лишний повод отдохнуть, поразвлечься, но сейчас, когда у него появилась Вайле, его настроение было отнюдь не праздничное.
     Петру все время казалось, что окружающие его девушки постоянно строят ему глазки. И проводница в вагоне, слишком часто заглядывающая в его купе, интересующаяся не принести ли чего и черезчур низко наклоняющаяся, ставя на столик чай, так что от ее грудей, вываливающихся из тугого платья, призывно пахло разгоряченным женским телом, соседка по купе, у которой слишком высоко задиралось платье, а ночью слишком низко сползало одеяло, официантки в вагоне-ресторане, приветливо, как-то по-дружески, как старому знакомому, улыбающиеся ему, горничная в номере гостиницы, с расстегнутой пуговкой на халатике далеко выше коленок, даже сержант на проходной завода, не по Уставу приветствующая его - все, казалось строили ему глазки. И самое обидное состояло в том, что они были красивыми, ладными девушками, нравились Петру, но что-то не давало тому увлечься ими. Какое-то подспудное чувство сидело в нем, какая-то заноза постоянно задевала за нерв и не давала спокойно жить. У него была масса свободного времени, но он не знал куда его применить. Ему хотелось всех этих окружающих его девушек, всех сразу, но ему не хотелось обидеть Вайле, пусть даже она никогда не сможет узнать о его мимолетном увлечении.
     Поезд, унесший его на тысячу километров южнее, вернул Петра в теплое, румяное лето, когда на каждом шагу пышногрудые хохлушки торговали яблоками, арбузами и прочими фруктами. Вечерами на набережных было полно народу, отовсюду слышалась музыка и царило умиротворение.
      Петру захотелось вот так же, как и все остальные, взять Вайле за руку и пройтись с ней мимо величаво плывущей реки, и, вместе с тем, он не мог представить себя и Вайле в идущими среди множества людей этим тихим, теплым вечером, когда природа подобна счастливой матери, которая избавившись от бремени, держит своего ребенка на руках и тихонько укачивает его.
     Ему больше хотелось обнимать Вайле в глуши леса, когда холодный дождь просачивается сквозь густой частокол иголок, и тонкие струйки воды, пробегая по их волосам и лицам, стекают на и без того уже промокшую одежду, отчего кожа под ней становится такой пупырчатой и упругой.
     Ему больше хотелось ощущать резкий запах сена, сосновых иголок прелой листвы и парного молока, чем все эти сладковатые запахи южного лета.
     Ему больше хотелось чувствовать запах Вайле, ее пота, слизываемого с разгоряченного тела, ее губ и языка, ее нектара, который сильной струйкой ударялся в его язык в момент наивысшего экстаза.
     Быть может он переменил бы свои взгляды, если рядом с ним была Вайле, быть может ему бы доставило большое удовольствие взять сочную грушу, выдавить на Вайле ее сладкий, тягучий сок, а затем слизывать его с ее тела, высасывая и вылизывая капельки из углубления пупка. Но Вайле не было рядом. И в эти несколько вечеров его сознание застывало и не хотело оттаивать даже под озорным девичьим смехом.
     
     Пётр вернулся через неделю, но только в субботу смог вырваться из части раньше позднего вечера.
     Наконец-то они смогли сесть рядом, посмотреть друг на друга при солнечном свете, наедине, если можно считать уединением нахождение в маленькой комнатёнке, за стенкой которой был слышен звон посуды и прочие звуки хозяйки, готовившей обед. Петр и Вайле сели на отозвавшуюся жутким скрипом пружин кровать, от которого на мгновение прекратились все звуки на кухне. Какое-то время они сидели не шевелясь, только смотря друг-другу в глаза. Но вот сначала соприкоснулись их руки, потом и они сами потянулись навстречу и слились в долгом поцелуе, прерванным особо громким звоном посуды, заставившем их сесть прямо.
     Вайле сидела ближе к шторам, закрывающим кухню и держала в одной руке раскрытую книгу. Петр высвободил свою руку от захватавших ее пальцев Вайле и медленно и осторожно стал задирать подол ее платья со своей стороны.
     Хозяйка без устали говорила, периодически задавая девушке вопросы, на которые та отвечала, обернувшись к Петру и теребя свободной рукой его волосы, охватывая шею, проводя пальцами по его полураскрытым губам.
     Пальцы Петра притянули к себе край платья и коснулись ноги его любимой. Замерев на какое-то время в одном месте, они перешли на внутреннюю сторону бедра и поглаживая и прищипывая нежную кожу, устремились вверх, остановившись лишь тогда, когда достигли пушистого холмика. Словно предвидя их свидание, Вайле не одела с утра белье.
     От этого прикосновения они оба вздрогнули, кровать противно скрипнула, Вайле в последний раз провела по щеке Петра и опустив руку оправила платье, скрыв под тканью руку любимого, а затем взяла книгу двумя руками, чтобы полностью скрыть "преступные поползновения". Ее глаза смотрели на Петра с большим нетерпением. Дабы не разочаровать девушку, его пальцы охватили весь холмик, сжали его и после этого стали с нарастающим давлением водить по нему вверх и вниз. Наконец волосики расступились и кончики пальцев провалились во влажную, охваченную негой ложбинку.
     Ответ Вайле на очередной вопрос с кухни прервался. Ей стоило большого труда связно закончить его, а потом сидеть неподвижно, стараясь, чтобы не скрипнула ни одна пружина, когда так хотелось извиваться от захлестывающего ее счастья. Но в этой вынужденной неподвижности была своя прелесть: нетерпение только увеличивало остроту ощущений.
     Пальцы Петра теребили некоторое время бугорок, между ее губ, а затем сползли ниже и погрузились в ее тело, подцепив словно на крючок. Юноша чувствовал, как теплая влага течет по его руке, как напряжены в своей неподвижности принимающие ласку мышцы, всё сильнее и сильнее сжимающие его пальцы, пока все тело девушки не подалось вперед, сопровождаемое долгим скрипом пружин, постепенно замершим, скрывшим стон Вайле, после чего ее лоно немного расслабилось.
     В этот момент хозяйка крикнула, что пошла за водой к колодцу, находящемуся на другом конце улицы, тотчас же Вайле, не дожидаясь пока захлопнется входная дверь, отбросила книгу, и двумя руками стала расстегивать пуговицы на брюках Петра. Он не успел ничего сказать как его плоть, так долго стиснутая тканью, выскочила наружу и тотчас же попала в объятья горячих губ Вайле. Девушка, не вставая с кровати наклонилась к Петру и с яростной страстью ласкала его.

Звони скорее! Просто подними трубку и набери номер, всё остальное девушка сделает сама. У нас девушки на любой вкус - блондинки, брюнетки, рыжие, худенькие, полные, ... Скорее утоли свой секуальный голод! Вход »