Мы даже ослабли от возбуждения, и я знала, что, если мы не исчезнем, нам придется трахаться прямо здесь и немедленно или же мы сойдем с ума. Мы наскоро попрощались с моими друзьями - Лео широко растянул рот в понимающей улыбке - и ушли.
     Мы переехали на левый берег Сены, где Мишель жил на прелестной улочке совсем неподалеку от бульвара Сен-Жермен. Выходя из машины, он приложил палец к губам.
     - Ш-ш-ш, - прошептал он, - со мной живет восьмилетний сынишка. Он должен уже крепко спать.
     Несмотря на все старания бесшумно проскользнуть в квартиру, мальчик проснулся сразу же, как только мы вошли. Он спрятал свою маленькую сонную головку в простынях и закричал:
     - Почему ты меня разбудил, папа, почему разбудил? Я осторожно откинула простыню, чтобы можно было видеть его в полутемной спальне.
     - Привет, Пьер, - сказала я, - пожалуйста, не сердись, мы не хотели будить тебя.
     - О, все в порядке, спасибо, мадам.
     Пьер, ты такой красивый маленький мужчина, - не смогла удержаться я. У него были длинные темные волосы, большие яркие глаза, и он явно унаследовал от отца приятную внешность.
     Мишель наклонился и по-отцовски нежно обнял его.
     - Не беспокойся, сынок, давай засыпай.
     Но, проснувшись окончательно, Пьер начал разглядывать меня.
     - Мне эта дама нравится больше Эльзы, которая была на прошлой неделе, - заявил он к моему удовольствию, а Мишель даже не попытался удержаться от довольного смешка.
     Я подумала, что это весьма скороспелое суждение для такого мальчика посреди ночи, но все равно восприняла его с радостью и улыбкой благодарности. Глядя на очертания прелестного маленького тела, скрытого простынями и его очаровательное личико, я испытала очень теплое чувство, правда, должна признаться, несколько большее, чем просто материнское.
     Мишель принес из кухни вазу с черешнями и графин с соком, а затем, взяв меня за руку, провел в гостиную, одновременно выполнявшую роль спальни. Это была просторная в белых тонах студия с обтянутыми белой тканью стенами и с большой белой кроватью на возвышении.
     Вся мебель в доме, включая даже стереодинамики, была белого цвета. Только мы сами внесли некоторое разнообразие в цветовую гамму комнаты. Внезапно в мозгу вспыхнула и пронеслась моя полуденная фантазия в кафе о белом незнакомце, который приведет меня к любви, и я задумалась, не была ли она своего рода предсказанием. Если бы Мишель предложил прослушать концерт Моцарта, я тут же упала бы в обморок. Но он не сделал этого. Он зажег светильник, выключил верхний свет и начал раздеваться. Я стерла из памяти полуденную фантазию, но не могла не удивляться совпадению.
     Освободившись от своего летнего платья, я юркнула к нему в постель. Мы все еще продолжали испытывать возбуждение, полученное в дискотеке, но пока ухитрялись не набрасываться друг на друга. Мы ели черешню, потягивали сок и разговаривали. У меня была куча вопросов.
     - Когда-то однажды, - шутливо ответил он, - я встретил очень хорошенькую девушку. Она была одной из самых известных манекенщиц Парижа. Прелестная, элегантная, обаятельная. Я крутился как мог, чтобы зашибить лишний доллар в различных деловых махинациях и уцелеть при этом. Она влюбилась в меня. Мы поженились, боролись за существование, она родила Пьера. Потом она получила работу в Нью-Йорке, и мы переехали туда.
     Мишель выскользнул из кровати и нашел в белой тумбочке конверт с фотографиями. Он зажег второй светильник, налил мне еще сока и показал фотографии.
     - Она очень красива, - искренне сказала я. Его жена была брюнеткой, высокой и стройной. - Это, должно быть, Пьер рядом с ней, а кто второй мальчуган? Он тоже твой сын?
     - Да, это младший брат Пьера, очень славный мальчик. Снимки были сделаны около двух лет назад, когда Пьеру было шесть, а младшему четыре года.
     - А где же сейчас маленький? - поинтересовалась я.
     - С женой. Когда мы развелись, я взял себе Пьера, а она младшего.
     В его голосе слышалась горечь, поэтому я задала ему еще несколько вопросов, чтобы он излил душу, рассказав историю своей жизни.
     - В Нью-Йорке, - объяснил он, - я нашел потрясающую работу у одного богатого старика, которому нужен был человек для продажи двухмоторных самолетов. Дела шли все успешнее, жена постепенно забросила работу манекенщицы и прибавила в весе. Наш брак стал рушиться. Илейн, жена, не могла смириться с моими успехами и своим поражением.
     - Ты все еще любил ее? - спросила я.
     - Конечно, за шесть лет семейной жизни я ни разу не обманул ее. Я безумно любил ее. Но она начала погуливать, считала, что таким образом утвердит свою независимость. К несчастью, в это время я должен был перегнать в Марокко партию самолетов на продажу.
     - Это всегда так, - заметила я, - каждый раз, когда семейные отношения находятся в критической точке, повышенная деловая активность только ухудшает дело.
     - Ты еще не знаешь, как ухудшает, - ответил он. - Когда я приземлился в Марокко со вторым пилотом, которого знал очень мало, танжерская полиция обыскала самолет и обнаружила пакет за моим сиденьем. Мне сказали, что в нем была смесь марихуаны и табака. Меня немедленно бросили в тюрьму, где со мной обращались действительно по-варварски, как с животным. Так продолжалось пять дней, пока в конце концов я не связался с женой. Она прилетела в Марокко и посетила меня в тюрьме. Только тогда я понял, насколько бесчувственной и наивной она была, задавая мне глупые, выводящие из себя вопросы. Полиция обещала меня выпустить, но требовала залог в пятьдесят тысяч долларов, я дал жене список лиц - моего адвоката, бухгалтера, банкира - и попросил, чтобы они занялись моим освобождением. И знаешь, Ксавьера, что сделала эта глупая сука? Как только она вышла из тюрьмы, тут же выбросила записи, которые я ей дал. Затем она улетела из Марокко и стала жить в Нью-Йорке с парнем, с которым познакомилась в Риме. Ей было наплевать на меня!
     Мишель повысил голос, и я могла чувствовать ярость и разочарование, которые переполняли его. Он продолжал объяснять, что после пяти месяцев тюрьмы он все-таки нашел надежного адвоката в Танжере, который связался с его друзьями и адвокатом в Нью-Йорке. Те собрали деньги, и он был освобожден.
     - Я был готов удушить эту суку, когда вернулся в Нью-Йорк, - прошипел он сквозь зубы. - Она поставила новые замки на дверях квартиры и заявила, что сыновья больше никогда меня не увидят. Я чуть не убил ее. Мы с ней сильно поцапались, когда я подловил ее. Она подала на развод, и он стал действителен через три месяца. А в связи с этим делом в Марокко - тюрьмой и всем прочим - меня попросили убраться из США.
     Что ж, я слишком хорошо знала, что все это значит, поэтому у нас было нечто общее. Он закончил свое повествование рассказом, как один из его друзей - хозяин виллы, где мы были, помог ему встать снова на ноги во Франции.
     Мишель откинулся назад и вздохнул. Он выговорился, и у него стало легче на душе. Я была рада, что стала для него хорошей слушательницей.
     - Такова моя история, Ксавьера. Звучит сумасшедше, но это правда. А сейчас все позади, так что давай забудем об этом. Смотри, уже почти пять часов утра. Давай-ка займемся любовью.

     С этими словами он обвил меня руками и нежно, но достаточно сильно, прижал к себе. Весь прошедший час, когда он говорил, мы почти не касались друг друга, но сейчас его пенис начал расти. Он был не особенно длинным, но толстым, сильным и судорожно трепетал, прикасаясь ко мне. Я нежно гладила его соски, в то время как он целовал мои.
     Вскоре мы потерялись в океане любви - не очень бурном, скорее спокойном, это был штиль на море, и мы плыли вместе, мягко вздымаясь и опускаясь вниз.
     Мы любили друг друга без затей, и это было хорошо. Наша скрытая эмоциональная энергия проявилась чудесным образом. Мы не трахались, не горбатились, не вкручивались друг в друга, мы просто любились. И это было великолепно.
     Солнце почти встало, но самым ярким нашим часом был предрассветный. И мы спали, прижавшись друг к другу, как невинные дети.
     В девять утра в спальню ворвался маленький Пьер и распахнул шторы, позволив заполнить солнечному свету всю комнату. И опять моя фантазия! Комната превращалась из белой в желтую по мере наполнения ее солнцем.
     Пьер выглядел восхитительно. На нем были вельветовые штанишки и закрытый джемперочек цвета слоновой кости. Он подошел ко мне и поцеловал в нос.
     - Доброе утро, как поживаете? - осведомился он вежливо. - Меня зовут Пьер, если папа еще не сказал вам об этом. А кто вы?
     - Ксавьера.
     - Но это не французское имя, а вы не француженка. Я могу определить это по тому, как вы говорите.
     Я рассказала ему, что мой отец хотел сына, а моя мать родила ему девочку. Мой отец еще до того, как я родилась, выбрал имя Франсуа-Ксавьер.
     - Но что же произошло? - спросил он. - Ты ведь родилась девочкой, да? А как же с именем?
     - Да, я родилась девочкой, точно. У меня не хватало чего-то, что есть у мальчиков. Поэтому отец решил: раз я не оправдала ожиданий, он не даст мне полное придуманное им имя. Он отсек имя Франсуа и добавил букву "а". И я стала Ксавьера. Тебе понятно, маленький Пьер?
     - Да-а-а, - тяжело вздохнул он, но, кажется, был не столько занят разговором, сколько созерцанием моей правой груди, неосторожно выскользнувшей из-под простыни.
     Отец приказал ему идти и приготовиться к завтраку, и мы втроем провели день в теплой семейной обстановке.
     В полдень Мишель и я снова любились, и теперь Пьер вертелся рядом и даже принял в этом участие, играя с моими грудками, пока его папа вовсю трахал меня.
     Что за пример для маленького мальчика! Я не могу открыто рекомендовать такие отношения как идеальные для отца и сына, даже для обладающих достаточным тактом и инстинктом, чтобы правильно их регулировать. Уверена, что это может быть неразрешимой проблемой.
     Мишель с гордостью сказал Пьеру и мне, что когда мальчику будет двенадцать или около того, и он созреет для трахания, Мишель призовет меня, чтобы я могла принять его невинность. Я сказала, что подумаю об этом.
     День кончился очень быстро, наступил вечер, и мы с Мишелем присоединились к Хоффманам для обеда. Он нравился им так же, как и мне, и мы вчетвером великолепно провели вечер, а также ночь - в великолепном свинге.
     Слишком скоро я должна была сказать "прощай" Мишелю, отбывая с Лео и Марикой в Амстердам. К счастью, Европа не слишком огромная, и куда бы я ни поехала, до Парижа будет рукой подать самолетом. Я была уверена, что наши с Мишелем пути снова пересекутся.
      9. ГОЛЛАНДИЯ. ДОМА. РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ
     Амстердам, куда я прилетела вместе с Лео и Марикой после сказочного пребывания во французской столице, явил собой зрелище совершенно противоположное тому, которое предстало передо мной в апреле. Я возвращалась в Голландию из США в совершенно подавленном настроении, к тому же то утро было на удивление холодным и дождливым.
     Покинуть Нью-Йорк пришлось под давлением ультиматума, предъявленного мне американским правительством: уехать добровольно в течение десяти дней или быть депортированной. Я предпочла тихо и мирно уехать.
     Через шесть часов после рассвета, находясь в аэропорту Шипхол, я увидела ожидавшую меня мать. Она была на грани нервного срыва, и внезапно я поняла почему. У входных ворот скопилась толпа репортеров, жаждущих заснять меня с моим щенком и кучей чемоданов. Шесть лет тому назад я покинула Голландию никому не известной секретаршей; теперь я была всемирно известной мадам и автором самых раскупаемых книг.
     Репортеры принадлежали к крупнейшим телеграфным агентствам и газетам Голландии. В Америке я привыкла к прессе и даже заставила себя ее полюбить, потому что они помогли проталкивать мою книгу. Но в Голландии журналисты лезли из шкуры вон, чтобы исказить мой облик. Может быть, они ревновали; в конце концов каждый пишущий мечтает сотворить бестселлер, а я этого добилась не затратив N-е количество лет на нищенски оплачиваемую работу репортера.
     Голландские власти тоже забросали меня вопросами, но другими, о моем четырехмесячном щенке Бэйджеле: "Где вы раздобыли эту собаку? Сколько ей лет? Какого она пола? Цвет? Порода? Родословная? Что означает Бэйджел по-голландски? Это щенок неплановой вязки? Какие уколы сделаны собаке? Какая организация их делала? Имя доктора?"
     Затем, заставив меня заполнить гору бланков, они забрали от меня Бэйджела на две недели для карантинного наблюдения. Когда его тащили в клетку, он лаял и вопил на весь аэропорт. А я с иронией подумала, что Ксавьера Холландер прибыла в Голландию для того, чтобы обрести свободу, а ее щенок - тюремное заключение.
     Мать была рада возвращению блудной дочери, но одновременно в моем присутствии было нечто неловкое. Ее шокировали подробности моей прошлой жизни. Мой отец до войны написал несколько книг, и она надеялась, что я пойду по его стопам. Когда я была подростком, она однажды сказала мне:
     - Ксавьера, я знаю, что ты любишь писать и тебе нравится бить редактором школьной газеты. Так почему ты не займешься серьезным сочинительством?
     Тогда я не слишком много об этом думала. И я уверена, мать и представить себе не могла, что я стану автором знаменитой секс-книги!
     - Ксавьера, - сказала она спустя несколько дней после моего возвращения, - почему ты не напишешь книгу о бабочках или о чем-нибудь вроде этого, почему ты все время пишешь о сексе?

Звони скорее! Просто подними трубку и набери номер, всё остальное девушка сделает сама. У нас девушки на любой вкус - блондинки, брюнетки, рыжие, худенькие, полные, ... Скорее утоли свой секуальный голод! Вход »